Никогда не сдаваться

Автобиографический рассказ Лидии Петровны записали Анастасия Кирчанова и Екатерина Черкасова, выпускницы школы № 4, которые на тот момент учились в 11 классе. В этом рассказе Лидия Петровна повествует о своем детстве, о своих воспоминаниях… Ведь на момент начала войны ей было 15 лет и проживала она в Ленинградской области. Невольно её семья и она сама стали свидетелями страшных исторических событий нашей страны. По ее собственным словам, она научилась ценить элементарные радости жизни: от крошки хлеба до кружки сладкого чая. Главными в своей жизни она всегда считала две вещи: любимую семью и работу. Тридцать семь лет отдала Лидия Петровна родной школе, передавая детям все, что знала и умела сама.

Нам всем остается лишь удивляться, насколько может быть силен духом человек, и брать с Лидии Петровны пример: никогда и ни при каких обстоятельствах не сдаваться!

Предлагаем и нашим читателям познакомиться с интересной судьбой Лидии Петровны, о которой рассказывает она сама.

- … У меня настолько трудная была жизнь, если б вам показать на экране, сидел бы кто­то, наверное, и думал: «Неужели она ещё живёт»? Да! Да! Я жива, я люблю жизнь. … И плакать надо не людям, не перед людьми, а в подушечку. Думаете, я не плакала? Плакала. Но я рада тому, что я вот такой счастливый человек… . Я родилась в Ленинградской области. Может, вы на карте видели, или по телевизору слышали название - Старая Руса. Наше село было недалеко от Старой Русы, в 40 километрах. А я сейчас вспоминаю, как будто нахожусь в нашем селе. Село наше стояло на берегу реки Ловоть. … 22 июня началась война, а в августе мы уже были оккупированы. Мне тогда было 15 лет. Никто и не думал об этом даже, никто не думал, что так быстро враг подойдёт. И вдруг просыпаемся – всё село машинами забито грузовыми. И берёзовыми, хвойными ветками они позакрывали все свои орудия. Правда, накануне приходит один мужчина и говорит: «Наверное, разведка приехала. Два мотоциклиста». Тогда ведь о мотоцикле и речи не было, ни у кого этих мотоциклов и не было никогда. Ну а мы, дети есть дети, шепчем: «Пойдемте, посмотрим, какие они, немцы». И вот мы побежали туда, стоим в сторонке смотрим. А они русский язык знают. Они хорошо были подготовлены, прекрасно. Офицеры все говорили по-русски. Мы стоим, смотрим, а они так: «Ха­ха-ха! Сталинские свиньи». Они нас считали сталинскими свиньями…

Стали приходить в дома, говорят нам, как себя вести. И у нас поселились офицеры. И один из них был румын. Не немец, а румын. В плен попал, наверно... Им присылали посылки, и у него была коробка конфет. Он говорил: «Лилия, тебе». Но потом он заболел, у него заболели почки, и его, видимо, отправили домой.

И жили мы так длительное время. В основном, в окопах. Наши, как только объявили войну, сказали: «Готовьте себе убежища». И каждая семья выкапывала себе такое убежище. Туда даже на ночь уходить приходилось. А день почти там и сидели: бомбёжки, и всё такое. Некоторые могут сказать: «Что она помнит, закончила 7 классов». Не верьте! Что у вас сейчас пройдёт через сердечко, то так и останется на всю жизнь. Поэтому мне всё это как будто вчера было. Всё помню.

… Мы жили в окружении. Но я вот что хочу сказать: перед теми, кто нас защищал, нужно стоять на коленях. Вот у меня в глазах молодые солдатики, голодные, в окружении. И летит наш самолёт, сухари сбросит в мешках для них. Один мешок, может быть, упадёт на землю, второй - на крышу, так скатится, а упадёт на дерево, где-­то между сучьев, там лежит, а то и всё просыплется. И они, мальчишки еще, бедные, голодные… А у нас там в марте уже тепло было. А они в валенках, валенки мокрые. Кто-то выжил, кто-­то умер от голода, кто-­то от пуль и от ран.

Потом поняли, что долго ещё война продлится, и нас надо эвакуировать. Было это уже в 1942 году. Когда мы собирались уезжать сюда, прибежал командир и говорит: «Какое животное ты сдаёшь в воинскую часть, тебе дают справку». Мы сдали корову, а приехав сюда, получили корову. И остались живы.

В дороге, пока мы ехали в Сибирь, самое страшное – это тиф был. Дорогой умирали люди, и моя сестричка, младше меня на два года, дорогой умерла.

Но ведь нас обманули… Мы там жили гораздо лучше материально, чем в Сибири. И мы всё добро закопали, как нам сказали. А взяли только переодеться. Мы­-то думали, что привезут нас в такое же село, что там люди, дома. А привезли нас, а тут церковь стоит и контора колхозная. А остальное всё сожжено. Сибиряки сами жили в таких же окопах, как и мы. Голодали, суп из крапивы, из лебеды ели. И вот мы до осени прожили в окопах. А сначала под сенцами жили, под этой конторой. А в окопах жили до осени. Как дожди полили, и потекла там глина на нас. Мы выползли, как поросята, грязные. А варили на улице. Костерок какой-­то разведёшь и варишь… А что варили? Где картошина, где что.

А жила одна женщина, у неё было пятеро детей. Двое уже взрослые, а трое с ней жили. С одним мальчиком я училась в школе. Так у них в семье были одни валенки. Она куда¬то ушла в валенках, а муж сидит дома, потому что не в чем ему пойти на работу. Прибегает бригадир: «Ты чего сидишь?» Мужик объясняет, а бригадир пришёл в контору, написал заявление о том, что тот отказался идти на работу. Наутро приезжают на трёх лошадях, его забирают. Потом расстреляли. Вот такие были законы. И жили мы с этой семьёй. Их было пятеро, и нас было четверо: папа (его не взяли в армию из¬за болезни сердца, он так и умер рано), мама, я и братишка пяти лет. Нам тогда ещё не дали корову, а есть-то надо. Так у них картошечка такая мелкая уродилась, и они её не чистили, а только мыли. А шулупаечки потом уже с варёной снимали. Бывало, тётя Маруся даст горсточку этой картошки и по стаканчику молока. А про хлебушек я так скажу: там, где сейчас «Шанс», был магазин, обыкновенный деревянный магазин. Там мы получали хлеб по карточкам. Ночами мы там сидели, такие очереди! Отец болел, мама пойдёт, почти целую ночь там простоит, придёт, разбудит меня пораньше: «Иди в очередь». Я прихожу, там сижу. Получу 250 граммов на человека, гляжу, там откушу, тут откушу. От третьего, четвёртого уголка откушу. Принесу домой, а папа говорит: «Что ты делаешь?». А я ему: «Папа, я хотела сильно хлеба». Он мне: «Не смей больше этого делать!».

Когда мы приехали, надо было получать паспорт. Мама меня отправила. Я пошла в паспортный стол, а там народу! Все, кто приехал, получали паспорта. Я сижу и чувствую, что мне плохо. Передо мной была женщина. Она пошла в кабинет, а у меня приступ. Я там и упала. И потом, когда я в то здание приходила, вспоминала, как у окошка в очереди сидела. Когда меня привезли в больницу, врач осмотрел и сказал: тиф. Я два месяца пролежала. И мой пятилетний братик заболел. А класть некуда. Больницы все были переполнены. И моего брата положили ко мне в ноги. А у меня температура, я толкаюсь, он плачет. И врач говорит: «Давайте её выпишем. Если она умрёт, хоть ребёнок останется жив». Меня выписали и вызвали маму. А мама упала в обморок, когда меня увидела. На меня было страшно глядеть. Но я выкарабкалась. Живу. Дал боженька мне здоровья. Мы научились ценить элементарные радости жизни: от крошки хлеба до кружки сладкого чая. Чтобы познать радость, надо каждому познать печаль. Недовольство, обида, злоба – это всё разрушает душу человека. Надо любить жизнь во всех её проявлениях. «О жизнь, как я тебя люблю! И, несмотря на все преграды, пусть хоть ещё не раз я их пройду. О жизнь, как я тебя люблю!» - замечательные строки!